Когда я вижу Москву, я

думаю о том, что это-моя

радость, самое красивое, что я знаю;

что это – нечто прочное, оно никуда

не уходит, всегда остаётся со

мной. Это так; если бы я умер,

это осталось бы так. Этот

простой факт, что Москва –

моя жизнь, приносит мне чис-

тую и светлую радость.

Да, теперь я могу сказать:

Москва – моя единая, закон –

ченная жизнь. Значит, всё

было не напрасно. Моя

радость ! О мой Бог !

Москва – моя жизнь.

В Москве я нахожу порядок,

и спокойствие, и ясность.

Вот эта каменная крепость,

и где-то в ней находятся тайны,

которые ещё можно разгадать.

Я – детектив. Жизнь моя –

детективная история. Это

мой жанр.

Теперь не стану тревожить

свою душу; обретя громадное,

непреходящее благо, не буду растрачивать

себя по пустякам. Но, существуя

в Москве, я буду думать о хоро-

шем, и так будут жить.

Пусть жизнь лишена смысла, пусть

в ней нет и прочного, абсолют-

ного счастья, а, может, и ника-

кого, - по крайней мере, со

временем всё проясняется, всё

становится на свои места.

Иллюзии исчезают, муки исчезают,

Боль рассеивается. Что-то

хорошее остаётся, хорошее и постоянное,

то, что нельзя купить и продать,

например, этот светлый город.

Да и потом, говоря простым

языком, Москва – это то благо,

которое не водит за нос и не

обманывает. Его, так сказать,

можно, и наслаждаться руками, а

пожалуй, и наслаждаться или

вечно, сколько душе угодно !

(Однажы я гулял в Москве

так долго, что заблудился,

не при всех будет сказано.)

У меня есть карта Москвы,

а путешествовал я по ней бесчест-

ное что раз – и это не конец.

Ах, как хочется видать желаемое

за действительное, но я боюсь,

что моих экскурсий по Москве

было ещё слишком, слишком мало.

            Когда всё исчезает, остаётся

то, что уйти не может. Может

быть, это и есть настоящее ?

Как часто мучил я себя этим

вопросом – о том, что есть настоящее !

Быть может, настоящее лишь тот

свет в душе, который наделяет

предметы силой и красотой, который

ищет смысл и счастье.

Но мой Бог – присвятой Боже –

какое отрезвление всегда наступает

в голове, в душе, когда находишься

в городе, в Москве, среди

этих неописуемых урбанических

просторов и громад !

Все страсти исчезают – лишь

прохлада мягко веет по лицу.

  Все страхи, все призраки развеи-

ваются в городе как туман, как

обман, остаётся лишь ясность;

с трезвой, успокоенной душой ты

приезжаешь домой.

Но хочется большего, и нужно

большее. Москва даёт успокоение –

это ясно; но даёт ли она

счастье? Но Москва – не Бог,

и она не способна творить чудеса.

Пожалуй весь её смысл ограни-

чивается её простой и прозаической кра-

сотой, а это ЧТО-ТО.

Сейчас пишу и думаю о Москве;

ну что же, это – настоящее.

Общая одухотворённость Москвы,

при всей её материальной

громадности, поражает; сперва

от этого впадаешь в некоторое

психическое онемение. Всё

в душе глубоко оседает;

потом лишь хочется говорить

всегда: «Я люблю Москву!

Я – человек, любящий Москву, я тот,

Кто любит её!»

Москва – нейтральна ко всем людям,

хорошим и плохим, и равнодушна

ко всем проявления человеческих

эмоций. Любить её не стыдно и

не противно : ты знаешь, что она

никогда не ответит тебе тем,

что было бы неприятным для

тебя. Да и потом, это достой-

ный предмет – реальная безупреч-

ная красота. Наверное, трудно

придумать аргумент в пользу того, что

Москва – это некрасиво, хотя нет

Ничего невозможного, так сказать.

         Таким было моё знакомство

с Москвой – я познал её впервые

как нечто величественное и спокойное,

как нечто громадное, как нечто

застывшее, онемевшее в своем

мраморном, гранитном совершенстве.

Но нет ничего совершенного: со

временем  понимаешь, что это

лишь законченность, лишь отточенность, красота

архитектуры; и от этого Москва ста-

новится ближе и понятнее.

Москва – только лишь корпус красивых,

прочно и внушительно сделанных строений;

в целом это имеет такой

целостный и приятный вид, что

сознание как-то само отделяет это

от царства природы, от лесов, от

полей, и даже противопоставляет

им.

Я не думаю обожествлять Моск-

ву. Для меня это только реальная

красота. Но неодушевлённый предмет

никак не может быть верховным

смыслом человеческой жизни.

        Сначала мне показалось, что

эта громада – то, прочнее и шире

чего ничего нет. Потом через ка-

кие-то образы сознания – так как

наглядно этого не видно – я стал

понимать, что эта громада находится

в лоне ещё более могучей

громады – Природы.

Так у меня появилась мысль о двух

царствах: природе и цивилизации, но

эта тема для другой, отдельной

работы.

Скажу прямо: город, цивилизация мне

ближе, хотя я не отрицаю кра-

соты природы.

    Но Москва для меня –

нечто близкое и понятное, ничто

своё, родное; и такой она будет

всегда.